Бизнес глазами гуманитариев: возможно ли относиться к нему положительно?
29.06.2010 19:40
В Доме экономиста (Москва) состоялся IV круглый стол из серии «Диверсификация российской экономики». Участники мероприятия старались выяснить, как менталитет («русская душа») влияет на экономику и возможно ли управлять этим влиянием.
В докладе «Диверсификация: социокультурный аспект» профессор, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН Сергей Кара-Мурза предложил 2 постулата:
– народное хозяйство зиждется на определенном мировоззрении и не может быть произвольно перемещено на базу иного мировоззрения;
– народное хозяйство является частью национальной культуры, и оно исключительно сильно пропитано этничностью, т.е. особыми установками данной культуры.
«Любой народ существует при балансе устойчивости и подвижности всей системы этнических связей и мировоззренческих элементов, – подчеркнул С.Кара-Мурза. – В истории есть множество случаев, когда народы отказывались от исключительно эффективных инноваций только потому, что предчувствовали, что это будет угрожать распадом этих связей. Поэтому инновационная деятельность и модернизация, тем более модернизация, которая несет в себе имплантацию на национальной почве предприятий и институтов Запада, – это связанно с очень деликатными моментами».
Докладчик выдвинул тезис о том, что создание института частного предпринимательства в России в 1990-е годы нарушило оба эти постулата. Были отключены нравственные ограничения и проигнорированы традиции национальной культуры. В результате предпринимательство пережило тяжелую родовую травму: «принимавшая роды номенклатура щипцами повредила голову и некоторые другие органы».
Новорожденные российские бизнесмены призваны были стать небольшим новым народом – «демосом» из 10% населения, доминирующим надо остальными 90% – бесправным, нищим «охлосом». Цель создания института предпринимательства заключалась в разрушении коммунистической «империи зла». Однако из-за несоответствия этого нового института отечественным мировоззрению и культуре предпринимательство так и не завоевало легитимности в массовом сознании – ни как конструктивная национальная сила, ни как конструктивная социальная сила. Наоборот, произошел оскорбительный для «охлоса» «разгул демонстративного личного потребления – абсолютно хамского».
Вывод: без легитимной интеграции в общество нового для России культурно-исторического типа, т.е. предпринимателя, в стране невозможны не только модернизация или инноватизация, но и вообще производство. Пока же половина населения отвергает даже саму возможность подобной интеграции. Тем не менее С. Кара-Мурза считает, что такая возможность есть, но для этого нужно, чтобы «государство и бизнес совокупностью слов и дел завоевали культурную гегемонию и уважение общества».
«От лица оплеванного бизнеса» основному докладчику возразил президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. Он напомнил, что российское частное предпринимательство за последние 20 лет создало отсутствовавшие прежде потребительский рынок и финансовую инфраструктуру, а также интегрировало российскую экономику в окружающий мир.
При этом, по мнению Е.Сатановского, нет никакой уверенности, будто менталитет вообще влияет на экономику, а «повышенное раздолбайство» свойственно не только русским, но и, к примеру, латиноамериканским предпринимателям. Он также отметил, что не связанному с грабительской приватизацией бизнесу «плевать на общество»: бизнес заинтересован в том, чтобы для собственных родных, близких и друзей «строить страну, в которой будет не противно, комфортно, безопасно и интересно жить».
Основную проблематику отечественной экономики Е.Сатановский выводит не из неприятия бизнес-сообщества широкими слоями населения, а из жесткого противостояния бизнеса и чиновников.
«Если вы посмотрите на номенклатуру миллиардеров – на настоящую номенклатуру, а не на списки "Форбс", если вы просто посмотрите, кто живет в Лондоне и какие там особняки, – то вы увидите огромное количество армейской элиты, таможенной элиты, партийной элиты и кого угодно, у кого денег, по идее говоря, должно не быть, – отметил Е.Сатановский. – Но, простите, при чем здесь Россия, русская ментальность? Исторически в любой стране, где проходил грабеж чего угодно – хоть общинных земель во времена огораживания (в Англии), культ нуворишей во Франции времен промышленной революции, – это все существовало».
«Классической» для России Е.Сатановский признал систему фаворитизма, указав, что именно из-за нее в стране «нет автомобильной промышленности» и, по-видимому, деградирует оборонная промышленность. Ключевые посты в экономике занимают не самые умные, знающие, ответственные, энергичные, а самые приближенные, преданные, льстивые, беспринципные.
Впрочем, по его мнению, эта ситуация должна будет постепенно выправляться более или менее естественным путем, поскольку правящие элитные группы соперничают между собой и в этой конкуренции выясняется: «или ты получаешь прибыль от своего одноклассника или ты получаешь убыток; если убыток, то фаворита-одноклассника надо гнать».
Е.Сатановский полагает, что примерно через 80 лет Россия «доэволюционирует до состояния нормальных отношений бизнеса и общества»: «Есть желание жить богато, и это желание объединит всех – от компартии во главе с Зюгановым до различных асоциальных элементов вроде Лимонова. И значит, это общество, слава богу, не погибнет».
Народный артист России Евгений Стеблов подчеркнул, что доминирующая форма политического правления не определяет благосостояния общества. Как убедительно доказывает история, не при всякой демократии люди живут лучше, чем при монархии.
Он призвал собравшихся помнить, что «миром правит дух, а не производство; производство – это производное от духа». Отсюда вывод: бизнес должен быть нравственным. А для создания нравственного бизнеса главное – меняться самим, становиться лучше, чище душой.
Советник председателя Совета федерации Александр Чуев остановился на механизме функционирования отечественного бизнеса. С одной стороны, почти каждый крупный предприниматель пользовался или пользуется в той или иной степени государственной собственностью: либо непосредственной денежной подпиткой из бюджета, либо государственными природными и ископаемыми ресурсами.
С другой стороны, сама «законодательная какофония», «бессистемная система» подвигают предпринимателя к тому, чтобы он вел себя нечестно: «Во всем этом, как в мутной воде, наверх поднимаются те, кто умеет, воспользовавшись именно пробелами законодательства, проблемами состыковки тех или иных законов, просто быстренько заработать деньги не самым красивым и лучшим образом. А человеку нравственному, человеку честному, который думает о своей душе, работать предпринимателем крайне плохо и неудобно».
И если государство призывает бизнес к моральному поведению, то олицетворяющим государство чиновникам начинать надо с себя. Потому что сегодня чиновник старается сделать что-то полезное не для страны, а для своей семьи, своего «дворика», своих приближенных, своего клана или компании: «Честные и достойные люди в государственной власти, увы, просто не могут себя проявить. И очень часто они плюют и уходят – или в малый бизнес, или преподавать, или жить каким-то иным образом далеко от государственной власти».
«Часто государство не только не поддерживает честного предпринимателя, – оно само своими программами стимулирует обман и, к сожалению, является источником обмана», – отметил А.Чуев. При этом ответственности за свои противоправные действия чиновники, как правило, не несут.
Отсутствие в стране комфортных условий для предпринимательской деятельности, считает он, подавляет активность и инициативность населения, приводит к социальной апатии. Обратной стороной этой медали является ненависть бедных масс по отношению к тем немногим, кому удается чуть-чуть подняться несмотря на все препоны со стороны государства. Правда, удачливые предприниматели нередко сами норовят вызывать эту ненависть, сознательно выставляя напоказ безудержную роскошь.
Нравственный упадок общества усугубляется растлением, которое несут в массы многие СМИ. «Сегодня государственнического мышления почти ни у кого нет. Государство как Родина, как организм целый никого почти не волнует», - сокрушается А.Чуев. «Без Бога, без духовного возрождения мы ничего не сделаем, - считает он. - Человек, если он сам себе хозяин и не мыслит над собой никакого нравственного авторитета, в 99% случаев пойдет в своей душе не вверх, а вниз. Вот это главная беда, которую нам предстоит победить».
Профессор кафедры истории и теории культуры РГГУ, доктор философских наук Игорь Яковенко обратил внимание экспертов на то, что хотя за 20 лет система общественных отношений изменилась кардинально, но базовые характеристики общества сохранились. Предприниматели вынуждены вести себя нечестно подобно тому, как приходилось быть нечестными директорам советских заводов и председателям колхозов. Этот факт сам по себе уже служит доказательством существования ментальности: «Ментальность – устойчивая характеристика. Она представлена в одной голове сильнее, в другой – слабее, но она существует».
Самая важная проблема страны, по его мнению, состоит сегодня в том, что управляющая элита (госчиновники и сращенный с властью крупный бизнес) полностью утратила стратегическое видение: о будущем никто не думает и на будущее никто не работает. «Люди живут в тактическом горизонте, – считает он. – У Ленина или Сталина было химерическое будущее, но это были стратегически мыслящие люди. Хрущев еще сделал программу на 20 лет вперед. А уже Брежнев – человек тактический, и все последующее развитие происходило в тактическом горизонте. А чем ближе государство к кризису, чем дела его хуже, тем больше власть утрачивает стратегические способы видения».
Тезисы С.Кара-Мурзы о том, что отдельные народы отказываются принимать инновации, которые их разрушают, эксперт проиллюстрировал на примере большевистской революции: общество отказалось от рыночного пути, которым пыталось следовать, начиная с Александра II.
Одновременно ученый призвал помнить, что модернизация всякий раз, начиная с первой модернизировавшейся страны, Англии, обрекает на гибель «социально-культурный универсум традиционной культуры», например, возникновение фермерства зиждется на исчезновении традиционного крестьянства: «Это трагический процесс. XX век у нас покончил с русской традиционной культурой и русским крестьянством».
Поэтому носители исторически предшествующих культур воспринимают тех, кто приходят им на смену, как безнравственных. На самом деле не бывает безнравственных обществ, бывает другая нравственность, которая представляется носителям вчерашней нравственности чем-то невозможным. Модернизация советского общества в 1990-х годах принесла новую нравственность, и неудивительно, что большинство населения считает безнравственной приватизацию 1990-х годов, хотя она произросла из предыдущей ситуации.
«Помните цеховиков 1970-х годов? – спрашивал И.Яковенко. – Они были нелегальны, и советская ситуация сращивала их с преступным миром. Были у них крыши бандитские. В этом смысле участие преступного сообщества в приватизации 1990-х годов было задано этой логикой. Ничего другого из советской ситуации просто вырасти не могло».
Кроме того, если что-то понимается в культуре как «ворующее», то воровство делается неизбежным. Так в СССР и пропаганда, и культура, и массовое сознание относились к работникам торговли – они непременно должны были воровать, и они действительно воровали. Искусство высмеивало также предпринимателя, наряжая его в нелепый цилиндр, вставляя ему в зубы сигару и заставляя его внаглую заниматься грабежом: «Так ничего другого в 1991 году получиться не могло. Общество не признавало частной собственности, видя в предпринимателях преступников, нарушителей уравнительной психологии».
В этом плане логично и благоразумно, что люди переводят деньги из страны с нелегитимной собственностью в оффшоры. Проблема заключается в том, чтобы создать эффективного собственника, не сращенного с государством, поскольку «эта задача противоречит кастовым интересам правящего сословия».
Профессор кафедры культуры мира и демократии РГГУ Сергей Черняховский считает, что «модернизация» – «абсолютно неудачный термин». На самом деле власть призывает сейчас не к модернизации, под которой понимается любое осовременивание, а к технологическому прорыву. То же самое происходило 25 лет назад, когда идею технологического прорыва, в котором остро нуждалась страна, подменили идеей демократизации и рыночных механизмов – того, что в принципе парализовало путь к технологическому прорыву.
Ни демократизация, ни рыночные механизмы не могут быть движителем технологического прорыва: «Бизнес неспособен обеспечивать прорыв. Для этого бизнес должен находиться на стадии формулирования долгосрочных стратегий: должны быть корпорации, существующие десятки и сотни лет, которые давно уже начали думать не о собственной прибыли, а о том, что будет через 50 лет не в "этой стране", а в "их стране". Технологический прорыв требует огромных вложений, которые очень нескоро могут дать отдачу. Соответственно, рыночное начало его не обеспечивает. И во всех странах, где осуществляли технологический прорыв, даже в условиях существования частной собственности, рыночные отношения ограничивались государством», - отметил он.
Заместитель председателя Союза театральных деятелей России, заслуженный работник культуры России, профессор Российской академии театрального искусства (ГИТИС) Г. Смирнов указал на давнее абсолютное заблуждение и бизнеса, и государственной власти, – наивную веру в то, что «экономика все поставит на свои места, рынок все отрегулирует». Страны с развитым рынком давно поняли, что это заблуждение.
В такой ситуации совершенно уникальной выглядит роль культуры: «Именно она только и может создавать не просто условия для жизни и выживания, но и такие эфемерные для некоторых понятия, как чувство собственного достоинства, без которого вообще в принципе ничего невозможно». Недооценка роли культуры со стороны и государства, и бизнеса приводит к тому, что в обществе культивируется концепция развития, свободная от культуры. Первые лица государства в основополагающих докладах вообще не произносят слово «культура», хотя много и с удовольствием говорят о спорте. Если власть отворачивается от культуры и самоустраняется от ее развития, это путь в никуда, в усиление существующих в обществе напряженностей между богатыми и бедными, между предпринимателями и непредпринимателями и т.д.
Главный редактор журнала «Золотой лев» Сергей Пыхтин заявил, что российская цивилизация «молода, но крайне немощна». Россия 20 лет назад восприняла в качестве экономического механизма «политическую экономию лавочников», и совокупная мощь страны с тех пор уменьшилась в 10 раз.
Причина в том, что интеллектуальный класс плохо знает страну и цивилизацию, в которой живет. Поэтому опора делается на несвойственные русской цивилизации закономерности, и это фундаментальная ошибка; мы всякий раз переносим «европейскую пальму на нашу почву, а потом удивляемся, отчего она не растет».
России присущ особый, русский способ производства, который принципиально отличается и от японского, и от китайского, и от американского. Прежде всего необходимо пересмотреть роль денег, поскольку «Россия никогда не была денежной цивилизацией», и цари расплачивались не деньгами, а землями. Ни цари, ни первые секретари, ни великие князья никогда не оперировали деньгами в качестве средства стимулирования развития.
Член правления РСПП Виктор Бирюков отметил в своем докладе, что ментальные отличия России от Запада во многом обусловлены историческим изобилием жизненных ресурсов. Европейские цивилизации создавались «от тесноты и нехватки». Лучшие европейские умы бились над экономией и улучшением распределения витальных ресурсов. Создавались высокие для своего времени технологии (канализация и водопровод, уличные фонари и каменные дома), а ради повышения производительности сельского труда было рано отменено крепостное право.
Русским проще было действовать экстенсивно: распахивать больше гектаров, разводить больше скота. В ходе советской индустриализации подобный способ ведения хозяйства был перенесен в города. «К чему инновации, если тут алмазы, через 2000 км золото, еще за 5000 км нефть и т.д.? Проще выкопать, продать за рубеж, а на выручку обзавестись к примеру, сотовой телефонией. Зачем заводы модернизировать? Чтобы вдвое увеличить производство, легче построить еще столько же морально старых предприятий. Буксует и диверсификация: проще закупать машины со станками, чем самим создавать индустрию высокого передела – альтернативу добывающему сектору», - считает эксперт.
Тем не менее в 1990-х годах определенная модернизация экономики все-таки произошла: Россия словно купила «навороченный» компьютер («железо», «хард»), а программное обеспечение к нему («софт») решила не покупать. Заимствовав на Западе часть единого целого, мы напрасно пытались «инсталлировать» ее в собственное единое целое.
По мнению эксперта, необходимо меняться самим, модернизироваться по собственному сценарию. Для этого нужно учиться уважительно относиться к пространству, извлекать максимум пользы с каждого квадратного метра. В. Бирюков полагает, что «экстенсивную» ментальность удастся сменить «интенсивной» при условии превращения России в общество знаний. В информационную эпоху с ее высокими скоростями формирование «народа знаний» может произойти гораздо быстрее.
Подводя итоги дискуссии, профессор С.Кара-Мурза сделал вывод, что защитники «нашего просвещенного бизнеса» не готовы еще к тому разговору, который состоялся. Они еще не понимают опасности, которая исходит от общества, отторгающего и не уважающего частнособственническую, капиталистическую элиту.
Остановившись на взаимоотношениях общества, государства и бизнеса, докладчик констатировал, что «дикарское» государство лучше «варварского» бизнеса: «Российское бизнес-сообщество реально было создано государством. Но лучше нам государство антинародное, чем никакого. Потому что если бы не было этого государства, которое окорачивало, которое грабило этих предпринимателей, и иногда им дубинками заезжало, подавляющее большинство населения уже ноги бы протянуло. Потому что такого безжалостного, такого проникнутого тупым социал-дарвинизмом бизнес-сообщества, которое у нас возникло, не было в истории человечества. И, конечно, только государство могло его немножечко, постепенно вводить в какие-то рамки».
В заключение С. Кара-Мурза отметил, что ни российские идеологи реформ, ни западные адепты свободного рынка даже представить себе не могли, что переход от советского социализма к институту частной собственности породит настолько чудовищный институт предпринимательства. Диалог с ним и поиск каких-то компромиссов возможен только при помощи государства.
ИА "Альянс Медиа"
В докладе «Диверсификация: социокультурный аспект» профессор, главный научный сотрудник Института социально-политических исследований РАН Сергей Кара-Мурза предложил 2 постулата:
– народное хозяйство зиждется на определенном мировоззрении и не может быть произвольно перемещено на базу иного мировоззрения;
– народное хозяйство является частью национальной культуры, и оно исключительно сильно пропитано этничностью, т.е. особыми установками данной культуры.
«Любой народ существует при балансе устойчивости и подвижности всей системы этнических связей и мировоззренческих элементов, – подчеркнул С.Кара-Мурза. – В истории есть множество случаев, когда народы отказывались от исключительно эффективных инноваций только потому, что предчувствовали, что это будет угрожать распадом этих связей. Поэтому инновационная деятельность и модернизация, тем более модернизация, которая несет в себе имплантацию на национальной почве предприятий и институтов Запада, – это связанно с очень деликатными моментами».
Докладчик выдвинул тезис о том, что создание института частного предпринимательства в России в 1990-е годы нарушило оба эти постулата. Были отключены нравственные ограничения и проигнорированы традиции национальной культуры. В результате предпринимательство пережило тяжелую родовую травму: «принимавшая роды номенклатура щипцами повредила голову и некоторые другие органы».
Новорожденные российские бизнесмены призваны были стать небольшим новым народом – «демосом» из 10% населения, доминирующим надо остальными 90% – бесправным, нищим «охлосом». Цель создания института предпринимательства заключалась в разрушении коммунистической «империи зла». Однако из-за несоответствия этого нового института отечественным мировоззрению и культуре предпринимательство так и не завоевало легитимности в массовом сознании – ни как конструктивная национальная сила, ни как конструктивная социальная сила. Наоборот, произошел оскорбительный для «охлоса» «разгул демонстративного личного потребления – абсолютно хамского».
Вывод: без легитимной интеграции в общество нового для России культурно-исторического типа, т.е. предпринимателя, в стране невозможны не только модернизация или инноватизация, но и вообще производство. Пока же половина населения отвергает даже саму возможность подобной интеграции. Тем не менее С. Кара-Мурза считает, что такая возможность есть, но для этого нужно, чтобы «государство и бизнес совокупностью слов и дел завоевали культурную гегемонию и уважение общества».
«От лица оплеванного бизнеса» основному докладчику возразил президент Института Ближнего Востока Евгений Сатановский. Он напомнил, что российское частное предпринимательство за последние 20 лет создало отсутствовавшие прежде потребительский рынок и финансовую инфраструктуру, а также интегрировало российскую экономику в окружающий мир.
При этом, по мнению Е.Сатановского, нет никакой уверенности, будто менталитет вообще влияет на экономику, а «повышенное раздолбайство» свойственно не только русским, но и, к примеру, латиноамериканским предпринимателям. Он также отметил, что не связанному с грабительской приватизацией бизнесу «плевать на общество»: бизнес заинтересован в том, чтобы для собственных родных, близких и друзей «строить страну, в которой будет не противно, комфортно, безопасно и интересно жить».
Основную проблематику отечественной экономики Е.Сатановский выводит не из неприятия бизнес-сообщества широкими слоями населения, а из жесткого противостояния бизнеса и чиновников.
«Если вы посмотрите на номенклатуру миллиардеров – на настоящую номенклатуру, а не на списки "Форбс", если вы просто посмотрите, кто живет в Лондоне и какие там особняки, – то вы увидите огромное количество армейской элиты, таможенной элиты, партийной элиты и кого угодно, у кого денег, по идее говоря, должно не быть, – отметил Е.Сатановский. – Но, простите, при чем здесь Россия, русская ментальность? Исторически в любой стране, где проходил грабеж чего угодно – хоть общинных земель во времена огораживания (в Англии), культ нуворишей во Франции времен промышленной революции, – это все существовало».
«Классической» для России Е.Сатановский признал систему фаворитизма, указав, что именно из-за нее в стране «нет автомобильной промышленности» и, по-видимому, деградирует оборонная промышленность. Ключевые посты в экономике занимают не самые умные, знающие, ответственные, энергичные, а самые приближенные, преданные, льстивые, беспринципные.
Впрочем, по его мнению, эта ситуация должна будет постепенно выправляться более или менее естественным путем, поскольку правящие элитные группы соперничают между собой и в этой конкуренции выясняется: «или ты получаешь прибыль от своего одноклассника или ты получаешь убыток; если убыток, то фаворита-одноклассника надо гнать».
Е.Сатановский полагает, что примерно через 80 лет Россия «доэволюционирует до состояния нормальных отношений бизнеса и общества»: «Есть желание жить богато, и это желание объединит всех – от компартии во главе с Зюгановым до различных асоциальных элементов вроде Лимонова. И значит, это общество, слава богу, не погибнет».
Народный артист России Евгений Стеблов подчеркнул, что доминирующая форма политического правления не определяет благосостояния общества. Как убедительно доказывает история, не при всякой демократии люди живут лучше, чем при монархии.
Он призвал собравшихся помнить, что «миром правит дух, а не производство; производство – это производное от духа». Отсюда вывод: бизнес должен быть нравственным. А для создания нравственного бизнеса главное – меняться самим, становиться лучше, чище душой.
Советник председателя Совета федерации Александр Чуев остановился на механизме функционирования отечественного бизнеса. С одной стороны, почти каждый крупный предприниматель пользовался или пользуется в той или иной степени государственной собственностью: либо непосредственной денежной подпиткой из бюджета, либо государственными природными и ископаемыми ресурсами.
С другой стороны, сама «законодательная какофония», «бессистемная система» подвигают предпринимателя к тому, чтобы он вел себя нечестно: «Во всем этом, как в мутной воде, наверх поднимаются те, кто умеет, воспользовавшись именно пробелами законодательства, проблемами состыковки тех или иных законов, просто быстренько заработать деньги не самым красивым и лучшим образом. А человеку нравственному, человеку честному, который думает о своей душе, работать предпринимателем крайне плохо и неудобно».
И если государство призывает бизнес к моральному поведению, то олицетворяющим государство чиновникам начинать надо с себя. Потому что сегодня чиновник старается сделать что-то полезное не для страны, а для своей семьи, своего «дворика», своих приближенных, своего клана или компании: «Честные и достойные люди в государственной власти, увы, просто не могут себя проявить. И очень часто они плюют и уходят – или в малый бизнес, или преподавать, или жить каким-то иным образом далеко от государственной власти».
«Часто государство не только не поддерживает честного предпринимателя, – оно само своими программами стимулирует обман и, к сожалению, является источником обмана», – отметил А.Чуев. При этом ответственности за свои противоправные действия чиновники, как правило, не несут.
Отсутствие в стране комфортных условий для предпринимательской деятельности, считает он, подавляет активность и инициативность населения, приводит к социальной апатии. Обратной стороной этой медали является ненависть бедных масс по отношению к тем немногим, кому удается чуть-чуть подняться несмотря на все препоны со стороны государства. Правда, удачливые предприниматели нередко сами норовят вызывать эту ненависть, сознательно выставляя напоказ безудержную роскошь.
Нравственный упадок общества усугубляется растлением, которое несут в массы многие СМИ. «Сегодня государственнического мышления почти ни у кого нет. Государство как Родина, как организм целый никого почти не волнует», - сокрушается А.Чуев. «Без Бога, без духовного возрождения мы ничего не сделаем, - считает он. - Человек, если он сам себе хозяин и не мыслит над собой никакого нравственного авторитета, в 99% случаев пойдет в своей душе не вверх, а вниз. Вот это главная беда, которую нам предстоит победить».
Профессор кафедры истории и теории культуры РГГУ, доктор философских наук Игорь Яковенко обратил внимание экспертов на то, что хотя за 20 лет система общественных отношений изменилась кардинально, но базовые характеристики общества сохранились. Предприниматели вынуждены вести себя нечестно подобно тому, как приходилось быть нечестными директорам советских заводов и председателям колхозов. Этот факт сам по себе уже служит доказательством существования ментальности: «Ментальность – устойчивая характеристика. Она представлена в одной голове сильнее, в другой – слабее, но она существует».
Самая важная проблема страны, по его мнению, состоит сегодня в том, что управляющая элита (госчиновники и сращенный с властью крупный бизнес) полностью утратила стратегическое видение: о будущем никто не думает и на будущее никто не работает. «Люди живут в тактическом горизонте, – считает он. – У Ленина или Сталина было химерическое будущее, но это были стратегически мыслящие люди. Хрущев еще сделал программу на 20 лет вперед. А уже Брежнев – человек тактический, и все последующее развитие происходило в тактическом горизонте. А чем ближе государство к кризису, чем дела его хуже, тем больше власть утрачивает стратегические способы видения».
Тезисы С.Кара-Мурзы о том, что отдельные народы отказываются принимать инновации, которые их разрушают, эксперт проиллюстрировал на примере большевистской революции: общество отказалось от рыночного пути, которым пыталось следовать, начиная с Александра II.
Одновременно ученый призвал помнить, что модернизация всякий раз, начиная с первой модернизировавшейся страны, Англии, обрекает на гибель «социально-культурный универсум традиционной культуры», например, возникновение фермерства зиждется на исчезновении традиционного крестьянства: «Это трагический процесс. XX век у нас покончил с русской традиционной культурой и русским крестьянством».
Поэтому носители исторически предшествующих культур воспринимают тех, кто приходят им на смену, как безнравственных. На самом деле не бывает безнравственных обществ, бывает другая нравственность, которая представляется носителям вчерашней нравственности чем-то невозможным. Модернизация советского общества в 1990-х годах принесла новую нравственность, и неудивительно, что большинство населения считает безнравственной приватизацию 1990-х годов, хотя она произросла из предыдущей ситуации.
«Помните цеховиков 1970-х годов? – спрашивал И.Яковенко. – Они были нелегальны, и советская ситуация сращивала их с преступным миром. Были у них крыши бандитские. В этом смысле участие преступного сообщества в приватизации 1990-х годов было задано этой логикой. Ничего другого из советской ситуации просто вырасти не могло».
Кроме того, если что-то понимается в культуре как «ворующее», то воровство делается неизбежным. Так в СССР и пропаганда, и культура, и массовое сознание относились к работникам торговли – они непременно должны были воровать, и они действительно воровали. Искусство высмеивало также предпринимателя, наряжая его в нелепый цилиндр, вставляя ему в зубы сигару и заставляя его внаглую заниматься грабежом: «Так ничего другого в 1991 году получиться не могло. Общество не признавало частной собственности, видя в предпринимателях преступников, нарушителей уравнительной психологии».
В этом плане логично и благоразумно, что люди переводят деньги из страны с нелегитимной собственностью в оффшоры. Проблема заключается в том, чтобы создать эффективного собственника, не сращенного с государством, поскольку «эта задача противоречит кастовым интересам правящего сословия».
Профессор кафедры культуры мира и демократии РГГУ Сергей Черняховский считает, что «модернизация» – «абсолютно неудачный термин». На самом деле власть призывает сейчас не к модернизации, под которой понимается любое осовременивание, а к технологическому прорыву. То же самое происходило 25 лет назад, когда идею технологического прорыва, в котором остро нуждалась страна, подменили идеей демократизации и рыночных механизмов – того, что в принципе парализовало путь к технологическому прорыву.
Ни демократизация, ни рыночные механизмы не могут быть движителем технологического прорыва: «Бизнес неспособен обеспечивать прорыв. Для этого бизнес должен находиться на стадии формулирования долгосрочных стратегий: должны быть корпорации, существующие десятки и сотни лет, которые давно уже начали думать не о собственной прибыли, а о том, что будет через 50 лет не в "этой стране", а в "их стране". Технологический прорыв требует огромных вложений, которые очень нескоро могут дать отдачу. Соответственно, рыночное начало его не обеспечивает. И во всех странах, где осуществляли технологический прорыв, даже в условиях существования частной собственности, рыночные отношения ограничивались государством», - отметил он.
Заместитель председателя Союза театральных деятелей России, заслуженный работник культуры России, профессор Российской академии театрального искусства (ГИТИС) Г. Смирнов указал на давнее абсолютное заблуждение и бизнеса, и государственной власти, – наивную веру в то, что «экономика все поставит на свои места, рынок все отрегулирует». Страны с развитым рынком давно поняли, что это заблуждение.
В такой ситуации совершенно уникальной выглядит роль культуры: «Именно она только и может создавать не просто условия для жизни и выживания, но и такие эфемерные для некоторых понятия, как чувство собственного достоинства, без которого вообще в принципе ничего невозможно». Недооценка роли культуры со стороны и государства, и бизнеса приводит к тому, что в обществе культивируется концепция развития, свободная от культуры. Первые лица государства в основополагающих докладах вообще не произносят слово «культура», хотя много и с удовольствием говорят о спорте. Если власть отворачивается от культуры и самоустраняется от ее развития, это путь в никуда, в усиление существующих в обществе напряженностей между богатыми и бедными, между предпринимателями и непредпринимателями и т.д.
Главный редактор журнала «Золотой лев» Сергей Пыхтин заявил, что российская цивилизация «молода, но крайне немощна». Россия 20 лет назад восприняла в качестве экономического механизма «политическую экономию лавочников», и совокупная мощь страны с тех пор уменьшилась в 10 раз.
Причина в том, что интеллектуальный класс плохо знает страну и цивилизацию, в которой живет. Поэтому опора делается на несвойственные русской цивилизации закономерности, и это фундаментальная ошибка; мы всякий раз переносим «европейскую пальму на нашу почву, а потом удивляемся, отчего она не растет».
России присущ особый, русский способ производства, который принципиально отличается и от японского, и от китайского, и от американского. Прежде всего необходимо пересмотреть роль денег, поскольку «Россия никогда не была денежной цивилизацией», и цари расплачивались не деньгами, а землями. Ни цари, ни первые секретари, ни великие князья никогда не оперировали деньгами в качестве средства стимулирования развития.
Член правления РСПП Виктор Бирюков отметил в своем докладе, что ментальные отличия России от Запада во многом обусловлены историческим изобилием жизненных ресурсов. Европейские цивилизации создавались «от тесноты и нехватки». Лучшие европейские умы бились над экономией и улучшением распределения витальных ресурсов. Создавались высокие для своего времени технологии (канализация и водопровод, уличные фонари и каменные дома), а ради повышения производительности сельского труда было рано отменено крепостное право.
Русским проще было действовать экстенсивно: распахивать больше гектаров, разводить больше скота. В ходе советской индустриализации подобный способ ведения хозяйства был перенесен в города. «К чему инновации, если тут алмазы, через 2000 км золото, еще за 5000 км нефть и т.д.? Проще выкопать, продать за рубеж, а на выручку обзавестись к примеру, сотовой телефонией. Зачем заводы модернизировать? Чтобы вдвое увеличить производство, легче построить еще столько же морально старых предприятий. Буксует и диверсификация: проще закупать машины со станками, чем самим создавать индустрию высокого передела – альтернативу добывающему сектору», - считает эксперт.
Тем не менее в 1990-х годах определенная модернизация экономики все-таки произошла: Россия словно купила «навороченный» компьютер («железо», «хард»), а программное обеспечение к нему («софт») решила не покупать. Заимствовав на Западе часть единого целого, мы напрасно пытались «инсталлировать» ее в собственное единое целое.
По мнению эксперта, необходимо меняться самим, модернизироваться по собственному сценарию. Для этого нужно учиться уважительно относиться к пространству, извлекать максимум пользы с каждого квадратного метра. В. Бирюков полагает, что «экстенсивную» ментальность удастся сменить «интенсивной» при условии превращения России в общество знаний. В информационную эпоху с ее высокими скоростями формирование «народа знаний» может произойти гораздо быстрее.
Подводя итоги дискуссии, профессор С.Кара-Мурза сделал вывод, что защитники «нашего просвещенного бизнеса» не готовы еще к тому разговору, который состоялся. Они еще не понимают опасности, которая исходит от общества, отторгающего и не уважающего частнособственническую, капиталистическую элиту.
Остановившись на взаимоотношениях общества, государства и бизнеса, докладчик констатировал, что «дикарское» государство лучше «варварского» бизнеса: «Российское бизнес-сообщество реально было создано государством. Но лучше нам государство антинародное, чем никакого. Потому что если бы не было этого государства, которое окорачивало, которое грабило этих предпринимателей, и иногда им дубинками заезжало, подавляющее большинство населения уже ноги бы протянуло. Потому что такого безжалостного, такого проникнутого тупым социал-дарвинизмом бизнес-сообщества, которое у нас возникло, не было в истории человечества. И, конечно, только государство могло его немножечко, постепенно вводить в какие-то рамки».
В заключение С. Кара-Мурза отметил, что ни российские идеологи реформ, ни западные адепты свободного рынка даже представить себе не могли, что переход от советского социализма к институту частной собственности породит настолько чудовищный институт предпринимательства. Диалог с ним и поиск каких-то компромиссов возможен только при помощи государства.
ИА "Альянс Медиа"